— Ладно, успокойся. Я тебе верю. А завел этот разговор из-за Сэры.
Кайлар густо покраснел и ничего не сказал.
— Она влюблена в тебя, правильно? — спросил граф Дрейк.
Кайлар покачал головой, почти радуясь, что ему задали вопрос, на который он мог ответить.
— По-моему, Сэра просто хочет заполучить то, что ей недоступно, сэр.
— Поэтому и спит с разными молодыми людьми, только не с Логаном?
— На мой взгляд, с моей стороны было бы бесчестно… — пролепетал Кайлар. — Я не имею права…
Граф Дрейк, явно страдая, поднял руку.
— Если бы ты полагал, что я возвожу на дочь напраслину, тогда среагировал бы совсем иначе. Заявил бы «такого не может быть», сказал бы, что выдвигать подобные обвинения — бесчестно и неправильно с моей стороны. Я не стал бы возражать. — Он потер переносицу. — Прости, Кайлар. Я обошелся с тобой не очень порядочно. Порой я до сих пор использую умственные способности, которыми меня наделил Бог, не вполне так, как следует. Но, знаешь, я всегда стараюсь быть справедливым, соотносится ли это или нет со всем тем, что люди называют добропорядочностью. Иногда это совсем разные вещи, понимаешь?
Кайлар пожал плечами и ничего не сказал. Впрочем, ответа и не требовалось.
— Я не собираюсь сурово наказывать свою дочь, — сказал граф. — Я и сам совершал ошибки, случалось, даже такие, какие ей и не снились. Тем не менее на карту поставлено не только ее счастье. Логану известно о ее… неблагоразумных поступках?
— Я уговаривал ее во всем ему признаться, но, по-моему, она так и не выполнила обещание, сэр.
— А о том, что Логан попросил у меня ее руки, ты знаешь?
— Да, сэр.
— Как, по-твоему, следует ли мне благословить их?
— Более достойного сына вы не сыщете на всем белом свете.
— Для нашей семьи это благо, согласен. Но каково будет Логану?
Кайлар в нерешительности помолчал и наконец произнес:
— Думаю, что он по-настоящему любит Сэру.
— Я пообещал, что дам окончательный ответ через два дня, — сказал граф. — Как только ему исполнится двадцать один год, он станет одним из самых богатых и влиятельных молодых людей в округе, невзирая на то, что в их семейные дела столь грубым образом вмешивался король. Логан Джайр принадлежит к высшей знати. Повсюду начнут болтать, что он женился крайне невыгодно, будут утверждать, что Сэра его недостойна. — Граф отвел взгляд в сторону. — Обычно мне совершенно нет дела, Кайлар, до светских сплетен, потому что их распускают те, кто озабочен бог знает чем. Но в этом деле, боюсь, я буду вынужден согласиться с общественным мнением.
Кайлар не знал, что отвечать.
— Я годами молил Бога, чтобы тот послал моим дочерям подходящих мужей. И отчаянно надеялся, что Логану повстречается другая девушка. Почему все складывается иначе? — Граф покачал головой и сдавил переносицу пальцами. — Прости меня. Я задал тебе дюжину вопросов, на которые ты явно не знаешь ответов, но до сих пор не спросил о главном.
— О чем, сэр?
— Ты любишь Сэру?
— Нет, сэр.
— А ту девушку? Которой десять лет посылаешь деньги?
Кайлар покраснел.
— Я поклялся, что никогда никого не полюблю, сэр.
— Тем не менее ты ее любишь?
Кайлар вышел из кабинета.
— За тебя я тоже молюсь, Кайлар, — сказал ему вслед граф Дрейк.
Бордель закрылся несколько часов назад. Девицы, окутанные привычными запахами перегара, пота, табачного дыма, дешевых духов и похоти, спали наверху под грязными простынями. Двери были заперты, лампы погашены. На первом этаже горели лишь два простеньких медных светильника. Разбрасываться деньгами почем зря Мамочка К. не любила.
Не спали лишь два человека, оба сидели у стойки. Пол возле табурета устилал толстый слой битого стекла. Допив тринадцатый стакан пива, Дарзо поднял его и разжал пальцы. Стакан рухнул вниз и разлетелся на десятки осколков.
Мамочка К., не моргнув глазом, налила очередной стакан. Она не произносила ни слова, зная, что, когда настанет время, Дарзо сам заговорит, но до сих пор недоумевала, почему он выбрал этот бордель — сущую дыру. Здесь работали самые непривлекательные девушки. Расположенный вдали от главных дорог, среди жалких хибар и загонов для скота, в самой глубине Крольчатника, этот притон почти никогда не ремонтировался. Именно здесь много-много лет назад Мамочка К. лишилась девственности. Ей заплатили десять серебреников, и она почувствовала себя счастливицей.
Бывать здесь теперь она не любила.
— Убить тебя мало, — после шестичасового молчания наконец произнес Дарзо.
Осушив и этот стакан, он кинул его в стойку. Посудина треснула, улетела на несколько футов в сторону, приземлилась на полу и покатилась прочь.
— Ты, оказывается, еще не лишился дара речи?
Мамочка К. взяла очередной стакан и стала наполнять его пивом.
— Так, значит, у меня есть дочь?
Мамочка К. обмерла, проливая пиво.
— Я поклялась Вонде, что никогда не расскажу тебе об этом. Сама она слишком боялась признаться… а потом, после ее смерти… Хочешь, возненавидь ее за то, что она сделала. Но дурочка тебя любила.
Дарзо взглянул на нее с таким недоверием и отвращением, что Гвинвера чуть не влепила ему пощечину.
— Да что ты можешь знать о любви, грязная шлюха?
Ей казалось, что ранить ее словами не сможет никто. Она слышала в свой адрес бессчетные ругательства и лишь посмеивалась про себя. Но то, как ее назвал сейчас Дарзо, — что-то в его тоне — ударило настолько хлестко, что у нее перехватило дыхание.